Монгол-хан, его отец Аланча-хан, его отец Киюк-хан, его отец Диб-Бакуй-хан, его отец Ильча-хан, его отец Тутун-хан, его отец Тюрк-хан, его отец Иафет-хан, его отец Ной-пророк – мир ему! – его отец Ламех, его отец Мафусал, его отец Идрис-пророк, его отец Ияред, его отец Малелеил, его отец Каинан, его отец Энос, его отец Сиф-пророк, его отец Адам, светильник Божий. Теперь скажу род мой с матерней стороны: имя моей матери было Мигюрбану-ханым; ее отец Джан-гази-султан, его отец Шир-гази-султан, его отец Султан-гази-султан, его отец Ильбарс-хан, его отец Бюрке-султан, его отец Ядигер-хан. В лице Ядигера соединяются предки моего отца и моей матери.
Когда мне минуло шесть лет, мать моя отошла к милосердию Божию; до шестнадцати лет моего возраста я жил с отцом в Ургендже. Тогда отец мой женил меня, и одну половину Ургенджа отдал моему брату Хебеш-султану, а другую половину дал мне. Через год у меня началась ссора с братьями моими Хебешем и Ильбарсом. Потому я не мог оставаться в Ургендже и перешел к моему отцу в Хиву; он дал мне во владение Кат. Это было весной. Прожив шесть месяцев в Кате, я с отцом моим выступил в поход против Хебеша и Ильбарса. Обстоятельства этого события я рассказал уже выше. Хан управлял центром войска, Эсфендияр-султана поставил на левом крыле, меня на правом. Битва была жестокая. Я сделал три атаки и, отбиваемый врагом, отступал после всех. При мне было шесть человек; неприятель преследовал меня; я останавливался и бился с ним. Из их конницы человек сорок напали на меня; но я был своими отбит от них и спасался бегством. При мне остался только один человек; другие все разбежались – каждый в свою сторону. Неприятели не отставали и шли за нами, непрестанно стреляя в нас; один из них попал мне стрелою в рот и раздробил мне кость в подбородке; рот у меня наполнился кровью. Берег реки в том месте на значительном пространстве покрыт был густым лесом, я повернулся и скрылся за кустами таволги; потеряв меня из вида, неприятель погнался за другими. В это время моя лошадь попала ногой в мышиную нору, споткнулась и я с нее упал, так что отлетел от нее шагов на пять; лошадь встала и убежала. Человек, бывший со мной, отдал мне свою лошадь, сам оставшись пеш. Я был еще молод; я думал, что от меня не отстанет враг; куда пойду, туда же пойдет и он; «Так мне, – думал я, – лучшим способом к спасению остается ехать к берегу реки и переправиться на другую сторону». Я подъехал к берегу; он был крут и я нигде не находил съезда; я поехал вверх по реке и в одном месте нашел дорогу. Спустившись по ней, я увидел, что внизу, под глубоким обрывом берега, три человека снимают с себя одежду, приготовляясь переплыть через реку; я узнал, что они из нашего войска, подъехал к ним, но они мне были не знакомы; один из них узнал меня, но от него мне никакой пользы не было, он не хотел сделать мне никакой услуги, быв занят своим делом. Я отвязал от себя сайдак и меч, снял с себя броню и, когда стал развязывать на себе пояс, с верху берега шесть человек из неприятелей, подъехав, начали в нас стрелять с криком: «Ура, бей!»[97]. А те трое скинули с себя все, бросились в реку и поплыли; неприятель, не находя дороги для съезда, с берега стрелял в меня одного. Положив броню на седло, я в одежде бросился в воду; лошадь моя, разгоряченная быстрой ездой, принялась пить воду; в руках у меня не было плети, и я с большим трудом вогнал ее в глубь реки. Я с роду своего еще не переправлялся на лошади вплавь; теперь я пустился на переправу; я оглянулся и увидел, что те храбрецы не переставали пускать в меня стрелы, но Бог сохранил меня: ни одна в меня не попала. От прежней раны рот мой наполнился кровью, я ее выплюнул, но он опять был полон. В сапоги мне налилась вода, та и другая нога моя была весом в батманов десять; вся одежда на мне была – вода; когда я доплыл до средины реки, лошадь моя вся была под водой, виднелись только уши и морда. Один старик говорил: «Когда тебе, в бегстве от неприятеля, приведется на лошади переплывать через реку, то одну ногу протяни по спине к хвосту лошади, а другую ногу поставь в стремя; и в таком положении держись одной рукой за заднюю луку седла, а другой правь лошадь за повод, подняв его. Если так не сделаешь, то лошадь не может переплыть с человеком, на котором одежда и вооружение». Когда лошадь моя стала тонуть, я вспомнил слова того человека, сделал по его наставлению: лошадь поднялась над водой до своей груди и поплыла стрелой. Я благополучно переплыл реку. Те три человека подъехали ко мне; в два дня мы прибыли в Кат. Десять человек из моих нукеров приехали туда прежде меня и разгласили, что меня нет в живых. Когда я прибыл к ним, мы взяли себе коней и съестных припасов и отправились в Мавераннегр. Приехали в Самарканд, оттуда мы отправились в Бухару и представились там Имам-кули-хану. Он принял нас почтительно и ласково. «Добро пожаловать, – говорил он мне, – добро пожаловать; ты молодец, ты опять будешь в своем юрте; на голову мужественную не обрушится беда. Не печалься!» Этими словами он меня ободрил. Эсфендияр-султан убежал к кызылбашам. Шериф-Мохаммед-султан остался в Кате при Хебеше и Ильбарсе; но не мог там жить, убежал оттуда и пришел ко мне.
Когда Эсфендияр-султан ушел к кызылбашам, тогда государем их был шах Аббас-Мази. Он сказал Эсфендияр-султану: «Сам ты отправься в Дарун и Нисай и пошли кого-нибудь в Ургендж, также пошли кого-нибудь к абульханским тюркменам с известием о себе». С этими словами он отпустил и проводил его. Эсфендияр-султан приехал в Дарун; оттуда он прислал к нам человека сказать, чтобы мы приехали к нему и вместе с ним употребили старание о возвращении своих владений. Три раза просили мы отпуска у Имам-кули-хана; он говорил, что сам будет помогать нам в возвращении царства, и не отпускал нас к Эсфендияр-султану. В Ургендже Эсфендияр-султан уговорился с нукерами своего отца, со своими и моими нукерами (моих нукеров было больше, чем их), в такой-то месяц и в такой-то день начать войну с Ильбарсом. В условленное время он выступил в поход. При нем было